Отрадно, что и тут на нас досье...
Я поступила в Московский институт-интернат для инвалидов, "созданный" Саркисяном, в 1996 году, десять лет назад. В то время человеку, передвигающемуся на инвалидной коляске, было крайне сложно получить высшее образование – читать дальшепрежде всего в силу неприспособленности зданий ВУЗов для передвижения. Ну и добираться от дома до места учебы тоже было бы достаточно сложно, т.к. машины у нас не было, и не было возможности ее получить, содержать и водить (люди, не имевшие дела с этой проблемой, обычно уверены, что машины инвалидам дают бесплатно и без дополнительных условий: так вот, это НЕ ТАК). Общественный транспорт для колясочников тоже… не особо подходит. Заявленное Конституцией и федеральными законами право на образование для инвалидов можно было обеспечивать двумя способами: либо сделать в некотором количестве вузов безбарьерную среду, причем, как вы понимаете, если ее обеспечивать, то с учетом интересов не только инвалидов опорно-двигательной системы, но и инвалидов-слабовидящих и слабослышащих, а также некоторых других категорий, либо оборудовать для учебы инвалидов специальные вузы. Второй вариант хорош в основном тем, что он дешевле – ну и удобнее для студентов-инвалидов в том смысле, что там учебные помещения размещены рядом с жилыми, бесплатная столовая и пр. Однако, этот вариант приводит к тому, что студенты намного сильнее зависят от начальства и персонала этого вуза. Хочешь получать образование? Ты будешь получать его на условиях, которые тебе поставят. Не хочешь? Скатертью дорога. В нашей стране НЕТ других вузов для инвалидов, а учиться в обычном – испытание не для слабонервных. Не в смысле трудностей самой учебы, инвалиды-опорники имеют ровно такие же мозги и способности к учебе, как обычные здоровые студенты, и не в смысле трудностей общения со здоровыми (хотя у людей с диагнозом ДЦП может быть нарушена речь, обычно приспособиться и научиться друг друга понимать удается за пару дней), а в смысле преодоления всех проблем с транспортом и передвижением (лестницы, двери, туалеты, в которые не вьезжает коляска, библиотека в подвале и пр.). Особо я хочу указать вот на что. Институт для инвалидов был создан не на деньги Саркисяна. Это – государственное учебное заведение, которое содержалось на средства налогоплательщиков и должно было обеспечивать конституционное право инвалидов – всех инвалидов-опорников, способных и желающих учиться, вне зависимости от того, нравятся они Саркисяну или нет – на высшее образование.
Что из себя представлял МИИ в то время? Здание производило жутковатое впечатление. Какая-то полуразрушенная школа Очень Старого Образца, стены облупленные, в коридорах вечный ремонт, штукатурка с заплесневелых потолков на голову падает. Оконные рамы, только что поставленные, не закрываются до конца: из соображений экономии Саркисян заключал договоры с очень дешевыми строительными фирмами, и, соответственно, качество работы и стройматериалов было таким же. И, если ободранные стены доставляли только чисто эстетическое неудобство, то рамы (а также сантиметровые щели в стенах) осенью и зимой, особенно во время отключения теплоснабжения за неуплату, доставили нам немало реальных проблем. Рабочие, в основном беспрописочные гастарбайтеры, были милыми людьми и вполне нормально с нами общались – однако работали они ровно на те копейки, которые им платили, зато пили и воровали стройматериалы. Кормили в столовой тоже неважно. Все это Саркисян оправдывал нехваткой средств – и, в общем, мы относились к этому с пониманием и поначалу особо не возмущались. Была свеженькая эйфория от поступления в институт (в моем случае, от возобновления учебы, до своей травмы я училась в МГУ), были новые друзья и неплохая компания (опять же, после того, как несколько лет проводишь в…как бы это сказать… довольно узком кругу знакомых, такие вещи начинаешь ценить), были неплохие преподаватели. То есть, преподы были далеко не по всем предметам, поскольку МИИ расположен на Лосиноостровской улице, ехать туда неблизко, платят мало из экономии… ну, вы меня поняли. Зато некоторые из наших учителей были энтузиастами своего дела, как, например, знаменитый Женечка (Евгений Алексеевич) Воронцов, а некоторые – просто хорошими людьми. Леонид Леонидович Федоров, который брал на себя затыкание всех дыр в учебном плане, вследствие чего преподавал широкий спектр предметов, от римского права до уголовного процесса, и Татьяна Михайловна Соколова, «латинская бабушка», и феерический Александр Хорошилов, и историк Эдуард Иванов, который, к сожалению, у нас ничего не вел, и еще много людей, которых мы до сих пор вспоминаем с удовольствием и благодарностью. Ну так вот, на фоне этой эйфории и изрядной доли наивности мы решили, что все имеющиеся проблемы МИИ вполне решаемы. Создали студенческий комитет, начали думать, как можно улучшить наше положение (я, например, носилась с идеями трудоустройства, потому что это решило бы и материальные проблемы, и, опять же, практика, и заявить о себе потенциальным работодателям – потому что диплом дипломом, а устроиться на работу инвалиду-колясочнику… ну, понятно) и стали предлагать Саркисяну какие-то идеи. Кроме того, нас начали доставать и некоторые обидные и вполне решаемые проблемы. Например, то, что наш корпус в выходные и праздничные дни, а также по ночам, запирался коваными решетками. Саркисян объяснял это заботой о нашем, простите, моральном климате (как будто, опять же простите, при желании найти партнера для аморального досуга мы не могли и в своем корпусе, да и вообще это полный идиотизм по отношению к совершеннолетним, полностью дееспособным и вменяемым людям). Не знаю, насколько это решало проблемы морали, а вот в случае пожара… или, например, выйти погулять в воскресенье… и вообще, находиться взаперти только потому, что дяде-ректору так взбрыкнулось… Замечу, что, несмотря на неоднократно поднимаемую тему, от решетки мы в течение первых двух курсов так и не избавились, разве что режим стал посвободнее. Были и другие моменты, не буду сейчас подробно о них рассказывать, но суть их сводилась вот к чему. Мы признавали свою инвалидность как данность, но хотели добиться – своими усилиями, своими мозгами, своим трудом – решения всех имеющихся проблем. Мы хотели по возможности жить нормальной жизнью и интегрироваться в нормальное общество – через работу, через общение со здоровыми, через проекты в прессе и так далее. И только спустя некоторое время до нас дошло, что Саркисяну все это не только не нужно, но и мешает.
Почему? А вот почему. Когда вуз называется «Московский институт-интернат для инвалидов с нарушениями опорно-двигательной системы», когда об этом вузе пишут умиленные статьи в газетах и называют его ректора подвижником и благодетелем, это не только приятно, но и полезно. Это – ДЕНЬГИ. Часть денег добывалась путем экономии на студентах (когда мы узнали, какие средства ежемесячно отпускаются на проживание и питание каждого студента, у меня отпала челюсть: за эти деньги я могла бы прокормить не одного, а троих человек, причем закладывая в расходы не оптовые, а магазинные цены на продукты и пр.), а часть попадала к Саркисяну в виде благотворительных пожертвований. Куда-то исчезали подаренные МИИ инвалидные коляски, бытовая техника, таинственно рассосался якобы институтский ГАЗик и так далее. Видимо, те, кто должен был контролировать все эти расходы, либо были в доле с Саркисяном, либо им было совестно проверять «подвижника» и задавать ему всякие неприятные вопросы. Ясное дело, чем более беспомощными, жалкими и неприспособленными мы были, тем больше мы были похожи на тех инвалидов, которым положено подавать милостыню. Выгодно было «инвалидное положение» и некоторым сотрудникам. Например, начальник учебной части Юлия Александровна Гончарова очень любила улаживать проблемы двоечников. Хотя формально за неуспеваемость из МИИ отчисляли, за все время это произошло только с парой совсем уж необучаемых личностей (хотя экзамены принимали более чем мягко). Всех остальных «защищала» Гончарова и получала за это благодарности и подарки от родителей. Ну и так далее. Все наши проекты, возражения и недовольства гасились примерно так: «Как вы смеете быть настолько неблагодарными по отношению к Леону Арсеновичу? Он создал этот институт, институт своей мечты, и почему он должен что-нибудь в нем менять? Если вам не нравится тут учиться – уходите».
Я понимаю, что сейчас все это звучит каким-то мелочным и некрасивым сведением счетов. Да, все эти проблемы не были настолько серьезными, не отравляли жизнь, не лишали сна и не были поводом для привлечения прессы и бурного скандала с начальством. Никого, спаси Господи, не били, не унижали (не считая некоторых отдельных выхлопов от одного-двух сотрудников, которые раньше работали воспитателями в детской колонии, и с которыми, в смысле, с выхлопами, было не так уж трудно справиться), не морили голодом, не запрещали общаться с родителями. То есть, настоящих мерзостей, слава Богу, не было… так… фигня всякая. Но, тем не менее, высшее образование должно было дать нам возможность работать и жить дальше, мы получили возможность учиться отнюдь не благодаря «милости» Саркисяна… словом, мы, то есть наша группа, студенты-юристы 1996 года поступления, начали искать возможности несколько улучшить свое положение.
Есть в Москве еще один специфический вуз – Московский (теперь Российский) Государственный Социальный Университет. Известный, строящий все новые и новые филиалы в разных городах, современный, коммерчески успешный и так далее. Так вот, у МГСУ давняя история отношений с МИИ. Ректор МГСУ Жуков давно хотел прибрать МИИ к рукам. Аргументировал он это тем, что у МГСУ достаточно средств и возможностей для решения проблем студентов-инвалидов, что инвалиды должны получать образование вместе со здоровыми и не находиться в изоляции… ну а противники присоединения, натурально, говорили, что, получив МИИ, Жуков выгонит всех студентов с тяжелыми степенями инвалидности, а прочих просто кинет, не создавая никаких дополнительных удобств и возможностей, отчего все опорники не смогут учиться дальше. Ну а пока ничего такого не произошло, студенты МИИ, желающие лучшей доли :-) и более-менее уверенные в своих силах, традиционно приходили на прием к Жукову и просили перевести их в МГСУ.
Когда несколько человек с нашего курса обратились к Жукову, он сказал: «А почему бы не попробовать поднять вопрос о присоединении МИИ к МГСУ? Попробуйте обсудить этот проект с остальными студентами…»
Естественно, Саркисян, ректор МИИ, был против, поскольку не хотел терять ни власть, ни возможность бесконтрольно распоряжаться финансовыми вливаниями спонсоров. Это мы понимали, но тогда мы были молодые, глупые и недооценили, НАСКОЛЬКО он против и что может получиться из возможного противодействия. Мы начали все это обсуждать, не то чтобы уже агитировать за присоединение, были у этого проекта некоторые слабые места, но собирать подписи, чтобы в этом вопросе управа и Минобразования разобрались, причем с учетом наших интересов и с нашим участием. Куда там. Саркисян добыл копию нашего письма в управу и, главное, лист с нашими подписями, и что тут началось…
Что из себя представлял МИИ в то время? Здание производило жутковатое впечатление. Какая-то полуразрушенная школа Очень Старого Образца, стены облупленные, в коридорах вечный ремонт, штукатурка с заплесневелых потолков на голову падает. Оконные рамы, только что поставленные, не закрываются до конца: из соображений экономии Саркисян заключал договоры с очень дешевыми строительными фирмами, и, соответственно, качество работы и стройматериалов было таким же. И, если ободранные стены доставляли только чисто эстетическое неудобство, то рамы (а также сантиметровые щели в стенах) осенью и зимой, особенно во время отключения теплоснабжения за неуплату, доставили нам немало реальных проблем. Рабочие, в основном беспрописочные гастарбайтеры, были милыми людьми и вполне нормально с нами общались – однако работали они ровно на те копейки, которые им платили, зато пили и воровали стройматериалы. Кормили в столовой тоже неважно. Все это Саркисян оправдывал нехваткой средств – и, в общем, мы относились к этому с пониманием и поначалу особо не возмущались. Была свеженькая эйфория от поступления в институт (в моем случае, от возобновления учебы, до своей травмы я училась в МГУ), были новые друзья и неплохая компания (опять же, после того, как несколько лет проводишь в…как бы это сказать… довольно узком кругу знакомых, такие вещи начинаешь ценить), были неплохие преподаватели. То есть, преподы были далеко не по всем предметам, поскольку МИИ расположен на Лосиноостровской улице, ехать туда неблизко, платят мало из экономии… ну, вы меня поняли. Зато некоторые из наших учителей были энтузиастами своего дела, как, например, знаменитый Женечка (Евгений Алексеевич) Воронцов, а некоторые – просто хорошими людьми. Леонид Леонидович Федоров, который брал на себя затыкание всех дыр в учебном плане, вследствие чего преподавал широкий спектр предметов, от римского права до уголовного процесса, и Татьяна Михайловна Соколова, «латинская бабушка», и феерический Александр Хорошилов, и историк Эдуард Иванов, который, к сожалению, у нас ничего не вел, и еще много людей, которых мы до сих пор вспоминаем с удовольствием и благодарностью. Ну так вот, на фоне этой эйфории и изрядной доли наивности мы решили, что все имеющиеся проблемы МИИ вполне решаемы. Создали студенческий комитет, начали думать, как можно улучшить наше положение (я, например, носилась с идеями трудоустройства, потому что это решило бы и материальные проблемы, и, опять же, практика, и заявить о себе потенциальным работодателям – потому что диплом дипломом, а устроиться на работу инвалиду-колясочнику… ну, понятно) и стали предлагать Саркисяну какие-то идеи. Кроме того, нас начали доставать и некоторые обидные и вполне решаемые проблемы. Например, то, что наш корпус в выходные и праздничные дни, а также по ночам, запирался коваными решетками. Саркисян объяснял это заботой о нашем, простите, моральном климате (как будто, опять же простите, при желании найти партнера для аморального досуга мы не могли и в своем корпусе, да и вообще это полный идиотизм по отношению к совершеннолетним, полностью дееспособным и вменяемым людям). Не знаю, насколько это решало проблемы морали, а вот в случае пожара… или, например, выйти погулять в воскресенье… и вообще, находиться взаперти только потому, что дяде-ректору так взбрыкнулось… Замечу, что, несмотря на неоднократно поднимаемую тему, от решетки мы в течение первых двух курсов так и не избавились, разве что режим стал посвободнее. Были и другие моменты, не буду сейчас подробно о них рассказывать, но суть их сводилась вот к чему. Мы признавали свою инвалидность как данность, но хотели добиться – своими усилиями, своими мозгами, своим трудом – решения всех имеющихся проблем. Мы хотели по возможности жить нормальной жизнью и интегрироваться в нормальное общество – через работу, через общение со здоровыми, через проекты в прессе и так далее. И только спустя некоторое время до нас дошло, что Саркисяну все это не только не нужно, но и мешает.
Почему? А вот почему. Когда вуз называется «Московский институт-интернат для инвалидов с нарушениями опорно-двигательной системы», когда об этом вузе пишут умиленные статьи в газетах и называют его ректора подвижником и благодетелем, это не только приятно, но и полезно. Это – ДЕНЬГИ. Часть денег добывалась путем экономии на студентах (когда мы узнали, какие средства ежемесячно отпускаются на проживание и питание каждого студента, у меня отпала челюсть: за эти деньги я могла бы прокормить не одного, а троих человек, причем закладывая в расходы не оптовые, а магазинные цены на продукты и пр.), а часть попадала к Саркисяну в виде благотворительных пожертвований. Куда-то исчезали подаренные МИИ инвалидные коляски, бытовая техника, таинственно рассосался якобы институтский ГАЗик и так далее. Видимо, те, кто должен был контролировать все эти расходы, либо были в доле с Саркисяном, либо им было совестно проверять «подвижника» и задавать ему всякие неприятные вопросы. Ясное дело, чем более беспомощными, жалкими и неприспособленными мы были, тем больше мы были похожи на тех инвалидов, которым положено подавать милостыню. Выгодно было «инвалидное положение» и некоторым сотрудникам. Например, начальник учебной части Юлия Александровна Гончарова очень любила улаживать проблемы двоечников. Хотя формально за неуспеваемость из МИИ отчисляли, за все время это произошло только с парой совсем уж необучаемых личностей (хотя экзамены принимали более чем мягко). Всех остальных «защищала» Гончарова и получала за это благодарности и подарки от родителей. Ну и так далее. Все наши проекты, возражения и недовольства гасились примерно так: «Как вы смеете быть настолько неблагодарными по отношению к Леону Арсеновичу? Он создал этот институт, институт своей мечты, и почему он должен что-нибудь в нем менять? Если вам не нравится тут учиться – уходите».
Я понимаю, что сейчас все это звучит каким-то мелочным и некрасивым сведением счетов. Да, все эти проблемы не были настолько серьезными, не отравляли жизнь, не лишали сна и не были поводом для привлечения прессы и бурного скандала с начальством. Никого, спаси Господи, не били, не унижали (не считая некоторых отдельных выхлопов от одного-двух сотрудников, которые раньше работали воспитателями в детской колонии, и с которыми, в смысле, с выхлопами, было не так уж трудно справиться), не морили голодом, не запрещали общаться с родителями. То есть, настоящих мерзостей, слава Богу, не было… так… фигня всякая. Но, тем не менее, высшее образование должно было дать нам возможность работать и жить дальше, мы получили возможность учиться отнюдь не благодаря «милости» Саркисяна… словом, мы, то есть наша группа, студенты-юристы 1996 года поступления, начали искать возможности несколько улучшить свое положение.
Есть в Москве еще один специфический вуз – Московский (теперь Российский) Государственный Социальный Университет. Известный, строящий все новые и новые филиалы в разных городах, современный, коммерчески успешный и так далее. Так вот, у МГСУ давняя история отношений с МИИ. Ректор МГСУ Жуков давно хотел прибрать МИИ к рукам. Аргументировал он это тем, что у МГСУ достаточно средств и возможностей для решения проблем студентов-инвалидов, что инвалиды должны получать образование вместе со здоровыми и не находиться в изоляции… ну а противники присоединения, натурально, говорили, что, получив МИИ, Жуков выгонит всех студентов с тяжелыми степенями инвалидности, а прочих просто кинет, не создавая никаких дополнительных удобств и возможностей, отчего все опорники не смогут учиться дальше. Ну а пока ничего такого не произошло, студенты МИИ, желающие лучшей доли :-) и более-менее уверенные в своих силах, традиционно приходили на прием к Жукову и просили перевести их в МГСУ.
Когда несколько человек с нашего курса обратились к Жукову, он сказал: «А почему бы не попробовать поднять вопрос о присоединении МИИ к МГСУ? Попробуйте обсудить этот проект с остальными студентами…»
Естественно, Саркисян, ректор МИИ, был против, поскольку не хотел терять ни власть, ни возможность бесконтрольно распоряжаться финансовыми вливаниями спонсоров. Это мы понимали, но тогда мы были молодые, глупые и недооценили, НАСКОЛЬКО он против и что может получиться из возможного противодействия. Мы начали все это обсуждать, не то чтобы уже агитировать за присоединение, были у этого проекта некоторые слабые места, но собирать подписи, чтобы в этом вопросе управа и Минобразования разобрались, причем с учетом наших интересов и с нашим участием. Куда там. Саркисян добыл копию нашего письма в управу и, главное, лист с нашими подписями, и что тут началось…
-
-
12.09.2006 в 17:17ОЧЕНЬ жду продолжения этого поста!!
-
-
12.09.2006 в 17:34-
-
12.09.2006 в 18:04Знаешь,оно везде так. Два года назад я защитила магистрскую работу по теме "Трудоустройсво людей с особыми потребностями"
Пока писала,думала седая буду. У нас не просто бардак...бардаком назвать это слишком сильно. У нас -пустыня. Т.е. не происходит абсолютно ничего.Но все благодетели активно ждут средств Евросоюза на нужды инвалидов. А ЕС средства даст только при условии нормального законодательства в этой области.
На таком фоне имеется несколько почти частных организаций,которые как рыба об лед бъются с гос. машиной. Там действительно энтузиасты и очень хорошие люди работают....
Вообщем- тоже жду продолжения
-
-
12.09.2006 в 18:11-
-
12.09.2006 в 18:48Arin Levindor, я не знаю, где Вы живете, но то, что творится у нас - это даже не пустыня. Это полный пэ. ВСЯ хоть какая-то приемлемая среда обитания делается на пожертвования, спонсорские взносы и т.п. Но это - психоневрологический интернат, коррекционная группа для детей с ОВЗ (очень тяжелых детей)... Сейчас вот - каждый со своей стороны - бьемся, чтобы открыть молодежную группу... Для опорников этой среды НЕТ ВООБЩЕ. А поскольку таких людей у нас немного, то не делается вообще ничего. И даже если прийти с хорошими деньгами и заказать везде пандусы - так ведь завозят в бумажках и не сделают ни фига в итоге. *Мрачно* Все пандусы и прочая среда на наших улицах теряют смысл зимой. Дороги и проезды отчищать не успевают от снега...
Про трудоустройство я молчу.
-
-
12.09.2006 в 18:51я в Латвии живу
-
-
12.09.2006 в 19:00-
-
21.09.2006 в 02:11А у меня диплом был практически с такой же формулировкой...
-
-
21.09.2006 в 02:16Тви, огромное тебе спасибо. Я начала было готовить почву под эту поездку, с подругами поговорила, но... мама против, а без меня никто из девчонок тоже не поедет. И начинанья, взнесшиеся мощно... и т.д.
-
-
09.10.2006 в 10:19Например, то, что наш корпус в выходные и праздничные дни, а также по ночам, запирался коваными решетками
Это, по-моему, вообще противозаконно, не говоря уже о том, что опасно.
-
-
11.10.2006 в 20:23-
-
11.10.2006 в 20:38-
-
11.10.2006 в 21:12А фамилия Алпатов тоже ничего не говорит?
-
-
11.10.2006 в 22:33Алпатова пока не вспоминаю...